В сфере страховых отношений в той или иной мере уже применяется и безусловно будет применяться в дальнейшем большинство новелл, вошедших в ГК РФ в ходе прошедшей в период 2012-2015 годов реформы гражданского законодательства. В то же время среди новых законоположений есть ряд правовых норм, которые имеют для страхования особое значение. Это обусловлено разными причинами и требует индивидуального исследования.
Необходимо отметить, что вопросы применения новелл ГК РФ в страховых отношениях носят достаточно актуальный характер. Это обусловлено в частности тем, что в страховом праве раньше уже существовали нормы, по крайней мере, схожие с отдельными новеллами гражданского права, в связи с чем важно понять, как они будут применяться с учетом новых законоположений. Некоторые новации создают новые возможности для участников страховых правоотношений, позволяют выйти из тупиков, существовавших в течение почти двух десятилетий. Отдельные новеллы создают для страховщиков более серьезные угрозы для их финансовой устойчивости и платежеспособности по сравнению с другими областями хозяйственного оборота. Есть и такие новые нормы ГК РФ, которые могут спровоцировать усиление конфронтации между, по крайней мере, отдельными страховыми организациями и их клиентами.
Принцип добросовестности
Федеральный закон от 30.12.2012 г. № 302-ФЗ «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее – Закон № 302-ФЗ) ввел в ГК РФ ряд новых норм, которые призваны усилить принцип добросовестности в гражданско-правовых отношениях. Эти изменения вступили в действие с 1 марта 2013 года. Нет сомнений в том, что эти законодательные новеллы оказывают положительное влияние на состояние гражданского оборота и защиту прав и охраняемых законом интересов его участников.
Принцип добросовестности носит системный и фундаментальный характер. Он неразрывно связан с законодательным запретом на извлечение выгод и/или преимуществ из незаконного или недобросовестного поведения. Так, В.В. Витрянский указывает: «Развитию данного принципа и обеспечению его действия в реальном гражданско-правовом обороте призвано служить и другое новое законоположение о том, что «никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения»[1].
А.В. Коновалов подчеркивает и его тесную связку с принципом диспозитивности гражданско-правового регулирования, согласно которому участники гражданского оборота приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе[2]. Данный принцип выступает своеобразным балансом принципов свободы договора и автономии воли. В частности, в пп. 3 и 4 ст. 1 ГК РФ закреплено, что при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно. В.Л. Харсеева отмечает связь принципа добросовестности с принципом разумности и справедливости[3].
Внесены изменения и в ст. 10 ГК РФ, где пределы осуществления гражданских прав существенно конкретизированы, а запрет расширен и на обход закона как наиболее серьезной формы злоупотребления правом. Определено понятие «злоупотребление правом», в связи с этим формы злоупотребления правом стали более определенными и имеют соответствующие квалифицирующие признаки. При этом одной из таких форм являются «действия в обход закона с противоправной целью» — наименее очевидная с точки зрения точности квалификации правовая категория. Закреплен критерий добросовестности и договорном праве, о чем будет сказано ниже.
Таким образом, в настоящее время принцип добросовестности в полной мере приобрел статус одного из основных начал гражданского права. Он распространяется на действия участников гражданского оборота при установлении прав и обязанностей, осуществлении прав и исполнении обязанностей, а также при защите прав.
Важно подчеркнуть, что закон закрепил презумпцию добросовестности, и это означает, что доказывать недобросовестность субъекта гражданско-правовых отношений должен тот, кто на нее ссылается.
Вместе с тем, следует констатировать, что отсутствие легального определения и критериев добросовестности не только влечет необходимость толкования это принципа, внося в его применение существенный элемент субъективного усмотрения, но и создает предпосылки для неоправданного расширения вариативности судебных решений по делам, где поднимается вопрос недобросовестности того или иного участника хозяйственного оборота.
А.Я. Рыженков обоснованно подчеркивает: «Закрепление добросовестности в тексте закона придает ей легитимный статус правового принципа… Тем не менее, как показывает анализ, поле смыслов, которые могут быть обнаружены в данном понятии, чрезвычайно широко, и, следовательно, продолжает сохраняться высокая степень вариативности в толковании предписаний закона, связанных с добросовестностью»[4].
Надо прямо сказать, что закрепление принципа добросовестности на законодательном уровне поначалу способствовало появлению у некоторых специалистов страховых организаций надежды на то, что это позволит переломить практику судов, которые своими решениями фактически дезавуировали норму п. 3 ст. 944 ГК РФ, дающую право страховщикам ставить вопрос о признании договора страхования недействительным, если страхователь при заключении сделки предоставил им заведомо ложные сведения о существенных обстоятельствах страхования. Однако судебная практика последних трех лет данные ожидания не оправдала.
На самом деле, и не могла оправдать, потому что в ст.ст. 944 и 959 ГК РФ давно уже был закреплен принцип формально более высокого порядка – принцип наивысшей добросовестности, в силу которого страхователь обязан предоставлять страховщику при заключении страхового договора все известные страхователю сведения о существенных обстоятельствах страхования, а в период действия договора – незамедлительно уведомлять контрагента об увеличении страхового риска. Хотя п. 1 постановления Пленума Верховного суда РФ от 23.06.2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», в котором понятие добросовестности раскрывается как поведение, ожидаемое от любого участника гражданского оборота, учитывающее права и законные интересы другой стороны, содействующего ей, в том числе в получении необходимой информации, фактически приравнивает принцип добросовестности к принципу наивысшей добросовестности в том его варианте, как он закреплен в гл. 48 ГК РФ, есть и более жесткий для страхователя вариант, предусмотренный в гл. XV «Страхование» Кодекса торгового мореплавания РФ, а также нередко применяемый в договорах перестрахования. Отличие этого варианта принципа от того варианта, который раскрыт в п. 1 ст. 944 ГК РФ, состоит в том, что он предусматривает обязанность страхователя по предоставлению страховщику не только известной страхователю информации, но и той информации, которая ему не известна, но должна была быть известна, как добросовестному и ответственному участнику гражданского оборота.
Если суды фактически игнорируют принцип более высокого порядка, то понятно, что появление в законе более общего, но менее сильного принципа их позицию изменить не было способно.
В то же время, новые тенденции в гражданском праве безусловно оказывают и чем далее, тем в большей степени, будут оказывать воздействие на характер страховых правоотношений. При этом есть все основания для вывода о том, что принцип добросовестности в рамках судебной практики все чаще и во все большем объёме будет обращаться против недобросовестных страховщиков, как сильнейшей стороны страховой сделки.
«Добросовестность в объективном смысле, - пишет Т.Ю. Дроздова, - выступает как принцип гражданского права, действие которого проявляется при возникновении и осуществлении гражданских прав и обязанностей и направлено на достижение равновесия интересов между субъектами отношений»[5]. Е.Е. Богданова считает, что «одним из критериев добросовестного поведения является учет законных интересов и разумных потребностей контрагента»[6].
В чем может выражаться нарушение принципа добросовестности со стороны страховой организации? Прежде всего, в выстраивании такой конструкции договора страхования, которая предоставляет односторонние выгоды и преимущества страховщику. Самый яркий пример – всего три года назад начала действовать новая редакция п. 4 ст. 10 Закона РФ от 27.11.1992 г. N 4015-1 «Об организации страхового дела в Российской Федерации» (далее – Закон о страховании), согласно которой одной из форм выплаты страхового возмещения была введена организация и оплата ремонта поврежденного имущества, а сегодня уже практически все страховщики по договорам страхования каско заменили выплату страхового возмещения в денежной форме на ремонт, даже если страхователь или выгодоприобретатель на это не согласны. Недобросовестность страховщика может выражаться также в том, что при так называемом разъяснении условий страхования представители страховщика в виде общего правила ничего не говорят страхователю по позициям, которые направлены против интересов страхователя. Она может проявляться и в необоснованном отказе в страховой выплате, в затягивании выплаты и т.д.
Если будет установлено недобросовестное поведение одной из сторон, суд в зависимости от обстоятельств дела и с учетом характера и последствий такого поведения отказывает в защите принадлежащего ей права полностью или частично, а также применяет иные меры, обеспечивающие защиту интересов добросовестной стороны или третьих лиц от недобросовестного поведения другой стороны.
В свете разъяснений указанного выше Пленума Верховного суда РФ среди специалистов страховых организаций одно время обсуждался вопрос о том, чтобы в правилах страхования недобросовестное поведение страхователя (выгодоприобретателя), когда тот представляет страховщику фальсифицированные документы или иные не соответствующие действительности доказательства, касающиеся требований о страховой выплате, рассматривать как ещё одно основание для отказа в такой выплате.
Однако смысла в этом нет, поскольку в этой ситуации речь идет о недоказанных требованиях, которые просто в силу этого обстоятельства не подлежат удовлетворению.
Публичные договоры страхования
Институт публичных договоров играет всё большую роль в гражданском обороте. Это обусловлено тем, что они представляют собой один из самых эффективных инструментов защиты прав и законных интересов слабейшей стороны в разнообразных гражданско-правовых отношениях. «Цель публичного договора, - подчеркивает И.О. Каширин, - защита «слабой» стороны в договоре (потребителя) и установление в экономическом правоотношении фактического, а не юридического равенства сторон»[7].
Публичные договоры в сфере страхования играют заметную роль, поскольку ряд законодательных актов, регулирующих различные виды договоров страхования, предусматривают их публичный характер. Так, абз. 2 п. 1 ст. 927 ГК РФ определяет в качестве публичных все договоры личного страхования. Согласно абз. 8 ст. 1 Федерального закона от 25.04.2002 N 40-ФЗ «Об обязательном страховании гражданской ответственности владельцев транспортных средств» (далее – ОСАГО) публичным является также самый массовый вид страховых договоров – договор ОСАГО.
В соответствии с п. 3 ст. 7 Федерального закона от 14.06.2012 N 67-ФЗ «Об обязательном страховании гражданской ответственности перевозчика за причинение вреда жизни, здоровью, имуществу пассажиров и о порядке возмещения такого вреда, причиненного при перевозках пассажиров метрополитеном» соответствующий страховой договор также определен как публичный.
С 1 августа 2014 года вступила в силу ст. 15.34.1 Кодекса РФ об административных правонарушениях от 30.12.2001 г. N 195-ФЗ, которой установлена ответственность страховых организаций в размере от 100 тысяч до 300 тысяч рублей и ответственность их должностных лиц в размере от 20 тысяч до 50 тысяч рублей за необоснованный отказ страховой организации от заключения публичных договоров, предусмотренных федеральными законами о конкретных видах обязательного страхования, либо навязывание страхователю или имеющему намерение заключить такой договор лицу дополнительных услуг, не обусловленных требованиями федерального закона о конкретном виде обязательного страхования. Однако данная новелла ситуацию коренным образом не исправила. В частности, ни в одни правила личного страхования не были внесены изменения в части круга лиц, с которыми могут заключаться подобные договоры. Практика необоснованного отказа в заключении договоров ОСАГО или навязывания дополнительных услуг при их совершении продолжает носить массовый характер.
Так, многие страховые компании, занимающиеся ОСАГО, в ряде так называемых неблагополучных регионов (регионов, где убыточность данного вида страхования приближается или уже превышает 100% собираемой страховщиками страховой премии) делают все возможное, чтобы уклоняться от совершения соответствующих страховых сделок либо навязывают дополнительные страховые услуги. Во всех правилах личного страхования до сих пор присутствуют положения о том, что не подлежат страхованию престарелые граждане, инвалиды и тяжелобольные люди.
Между тем, как известно, в соответствии с п. 1 ст. 426 ГК РФ публичным договором признается договор, заключенный лицом, осуществляющим предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, и устанавливающий его обязанности по продаже товаров, выполнению работ либо оказанию услуг, которые такое лицо по характеру своей деятельности должно осуществлять в отношении каждого, кто к нему обратится (выделено – Дедиковым С.В.).
Ещё в XIX веке известный немецкий юрист Р. Фон Иеринг раскрывал смысл публичного характера договора указанием на то, что деловой человек определенного рода занятий является связанным и не может быть освобожден от тех притязаний, на которые он дал право обществу, заявив о своем социальном призвании[8]. Кроме того, лицо, осуществляющее предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, не вправе оказывать предпочтение одному лицу перед другим лицом в отношении заключения публичного договора, за исключением случаев, предусмотренных законом или иными правовыми актами. В сфере страхования таких законов и нормативных актов пока нет.
Отказ лица, осуществляющего предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, от заключения публичного договора при наличии возможности предоставить потребителю соответствующие товары, услуги, выполнить для него соответствующие работы не допускается (п. 3 ст. 426 ГК РФ).
Есть только два обстоятельства, которые могут оправдать отказ страховщика от заключения договора личного страхования:
- отсутствие лицензии на соответствующий вид страховой деятельности,
- нарушение маржи платежеспособности, то есть предусмотренного нормативными актами органа страхового надзора соотношения между размером капитала страховщика и объемом собранной им страховой премии.
Отсутствие лицензии на страхование жизни или добровольное личное страхование за исключением страхования жизни означает, что страховая организация не обладает специальной правоспособностью на заключение этих договоров. Между тем в силу ст. 938 ГК РФ в качестве страховщиков договоры страхования могут заключать юридические лица, имеющие разрешения (лицензии) на осуществление страхования соответствующего вида.
Кстати, данная норма уже устарела по сравнению с новыми подходами, реализованными в Законе о страховании, который с 21 января 2014 года предусматривает выдачу лицензий на виды страховой деятельности, а не на виды страхования.
Нарушение требований о марже платежеспособности свидетельствует о том, что страховщик находится в опасной зоне с точки зрения финансовой устойчивости, поэтому нельзя принуждать страховую организацию действовать вопреки ограничениям, направленным на защиту публичных интересов, ведь иначе страховщик может утратить способность выполнить свои обязательства перед всеми страхователями, с которыми он заключил договоры страхования.
Следовательно, условия стандартных правил личного страхования, исключающие возможность совершения сделки с инвалидами и престарелыми лицами, противоречат федеральному закону, и по этой причине являются недействительными. Иначе говоря, законных оснований для отказа в оказании услуг по личному страхованию инвалидам, тяжело больным и престарелым лицам, как я полагаю, не существует.
Ранее п. 2 ст. 426 ГК РФ также требовал установления одинаковых цены и иных условий договоров для всех потребителей, за исключением случаев, когда законом и иными правовыми актами допускается предоставление льгот для отдельных категорий потребителей.
Это положение в корне противоречило экономической природе страхования, поскольку означало, что страховая защита объективно разных степеней страхового риска должна оплачиваться одинаково. Если бы страховщики по договорам личного страхования попытались бы ввести единый тариф для любых категорий застрахованных лиц, то это привело бы к тому, что по договорам в отношении молодых и здоровых граждан была бы значительная переплата страховой премии, а в отношении пожилых и больных – явная недоплата. Иными словами, подобный страховой продукт не только грубо нарушал бы такие краеугольные в гражданском обороте принципы справедливости и эквивалентности, но и самое главное не мог бы пользоваться каким-либо спросом, учитывая, что такое страхование даже сейчас, когда тарифы в целом соответствуют степени риска, развивается очень медленно.
В сфере ОСАГО федеральный закон установил различные базовые ставки для разных категорий транспортных средств, то есть опосредованно для разных категорий лиц, а также повышающие и понижающие коэффициенты. Схожий подход имеет место и в других видах обязательного страхования.
Но с 1 июня 2015 года в ст. 426 ГК РФ включен п. 2 в новой редакции, в котором предусматривается, что в публичном договоре цена товаров, работ или услуг должна быть одинаковой для потребителей соответствующей категории. Фактически здесь реализована концепция публичного договора как публичной оферты – он должен заключаться на тех условиях, которые объявлены для соответствующей категории потребителей. Эта новелла дает возможность страховым организациям наконец без нарушения закона привести условия договоров личного страхования в соответствие с экономической природой страхования, определив разные тарифы для разных категорий застрахованных лиц. Проблема, однако, заключается в том, что ни одна страховая компания пока этого не сделала – правила страхования по-прежнему исключают страхование престарелых, инвалидов и тяжело больных граждан. Будем надеяться, что наконец-то орган страхового надзора начнет требовать от страховщиков приведения правил личного страхования в соответствие с законом.
В теории и практике возник вопрос о том, распространяется режим публичного договора только на потребителей-граждан или и на юридических лиц тоже, в частности это касается договоров со страхователями - юридическими лицами. В ст. 426 ГК РФ фактически под «потребителем» понимается, в том числе, юридическое лицо. Данный термин упоминается в п.п. 2 и 3 этой статьи.
В первом же пункте речь идет о «лице» или «каждом», обратившемся в коммерческую организацию. Понятие «каждый» уже было истолковано в конституционном судопроизводстве как относящееся и к физическим, и к юридическим лицам.
Что касается своевременного совершения публичного договора ОСАГО и со всеми желающими, то пока все усилия государства обеспечить это на практике успехом не увенчались. Понятно, что здесь есть экономическая составляющая – по мнению страховщиков, страховые тарифы по этому виду обязательного страхования устарели и не позволяют вести эту деятельность с необходимой рентабельностью во всех регионах страны. С правовой же точки зрения выбрано явно не самое эффективное направление – увеличение штрафов и применения иных административных санкций явно не дает желаемого результата: отказы в заключении договоров обязательного страхования продолжают носить достаточно массовый характер в тех регионах, которые являются лидерами по выплатам на основании договоров обязательного страхования.
Закон (абз. 2 п. 3 ст. 426 ГК РФ) предусматривает, что при необоснованном уклонении лица, осуществляющего предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, от заключения публичного договора применяются положения, предусмотренные п. 4 ст. 445 Кодекса. Если сторона, для которой в соответствии с ГК РФ или иными законами заключение договора обязательно, уклоняется от его заключения, другая сторона вправе обратиться в суд с требованием о понуждении заключить договор. В этом случае договор считается заключенным на условиях, указанных в решении суда, с момента вступления в законную силу соответствующего решения суда. В то же время совершенно очевидно, что данная норма не будет применяться в сфере ОСАГО по той причине, что судебные процедуры очень длительные, а людям и организациям необходимо иметь полис обязательного страхования для пользования транспортными средствами здесь и сейчас. Во всяком случае, мне не известны случаи обращения автовладельцев в суды с требованием о понуждении заключить договор ОСАГО.
На мой взгляд, такая мера воздействия на недобросовестных участников гражданского оборота, которая установлена в п. 4 ст. 445 ГК РФ явно недостаточна. Она может применяться, когда речь идет о договорах, с заключением которых можно подождать. Для неотложных ситуаций требуются иные механизмы.
Ранее я предложил исходить из того, что необходимо создать такие условия, когда бы страховщики не могли вопреки положениям закона отказывать в совершении публичных договоров обязательного страхования. Суть моего предложения сводится к тому, чтобы при поступлении страховщику заявления автовладельца или иного заинтересованного лица о приобретении полиса ОСАГО и отказе того от заключения договора по любой причине договор считался состоявшимся. В такой ситуации проблемы стали бы возникать не у потребителей страховых услуг, а у недобросовестных страховых организаций, поскольку они несли бы на себя обязательства по выплате страхового возмещения при наступлении страхового случая, но при этом страховую премию не получали бы. Страховщикам пришлось бы самим решать эту проблему, вступая в контакт со страхователями или даже обращаясь в суд, а это все дополнительные расходы.
Сторонники формального подхода могут заявить, что такой вариант не может иметь место в принципе, так как противоречит фундаментальным началам договорного права.
Уверен, что это не так. Страховщик, имеющий лицензию на осуществление ОСАГО, не может в силу императивной нормы закона отказать в совершении данной страховой сделки. Его волеизъявление на заключение любого и каждого договора обязательного страхования сделано заранее, когда он получает лицензию на этот вид страхования. Следовательно, для заключения договора ОСАГО требуется лишь волеизъявление страхователя, а все существенные и абсолютное большинство других условий страховой сделки четко и однозначно предписаны соответствующим федеральным законом и нормативными актами Банка России. Индивидуальные условия такого договора (указание иных лиц, допущенных к управлению транспортным средством (застрахованных лиц), условия об ограниченном использовании транспортного средства), целиком и полностью зависят от волеизъявления именно страхователя. Поэтому, если соответствующие позиции будут присутствовать в заявлении о страховании, то и они фактически будут согласованы. При таком сценарии автовладелец не будет иметь полиса ОСАГО, подтверждающего главным образом перед сотрудниками ГИБДД наличие у водителя договора обязательного страхования. Полагаю, что путем расширительного толкования можно было бы признавать заявление об обязательном страховании как доказательство заключения договора обязательного страхования. Естественно, такое заявление должно иметь доказательственный характер, то есть иметь отметку страховой организации о получении заявления или к нему должно прилагаться уведомление почты о вручении заявления страховщику.
Такая позиция относительно публичных договоров находит поддержку в доктрине гражданского права. «В соответствии с требования закона, - указывают Л.С. Капица и Д.В. Бушков, - публичный договор считается заключенным вне зависимости от соблюдения формальных условий его заключения (подписи потребителя). Моментом его заключения является момент, когда потребитель совершил любые действия [свидетельствующие] о принятии им предложенных условий»[9].
Думаю, что это лучше той практики, которая сейчас складывается в отдельных регионах, где сотрудники ГИБДД, входя в положение автовладельцев, объективно не имеющих возможности приобрести полис ОСАГО, вообще не проверяют наличие таких документов.
Норма п. 3 ст. 426 ГК РФ снимает остроту с ещё одной проблемы. Сначала несколько слов о существующих в этом вопросе подходах. Ученые разделились на два лагеря. Одни авторы считают, что публичным договор является только в том случае, когда таковым он прямо назван в законе[10]. Я придерживаюсь такой же позиции, так как любой публичный договор влечет ограничение права свободы договора для лица, продающего соответствующие товары, предоставляющего конкретные услуги или производящего определенные работы. Между тем, как известно, в силу п. 3 ст. 55 Конституции РФ права могут ограничиваться лишь на основании федерального закона.
Есть и иная точка зрения, согласно которой публичный характер договора может устанавливаться на основании анализа соответствия конкретного вида договора признакам публичных договоров, закрепленным в ст. 426 ГК РФ[11]. Например, Ф.В. Пандерин и Н.И. Ломбаев прямо констатируют, что «перечень публичных договоров можно считать открытым, т.к. в том же п. 1 ст. 426 ГК РФ содержится лишь примерный перечень подобных договоров…»[12].
Такой подход воспринят и Верховным судом РФ. Так, в определении судебной коллегии Верховного суда РФ от 03.02.2015 г. N 32-КГ14-17 квалифицирован как публичный договор страхования каско транспортного средства. Это, конечно, более чем спорное решение, поскольку с помощью тех доводов, которые приведены судебной коллегией в её акте в обоснование публичного характера указанного вида страхового договора, могут с тем же успехом быть использованы для обоснования вывода о публичности любого другого вида имущественного страхования. Тогда, как минимум, возникает сакраментальный вопрос, а с какой целью федеральный законодатель признал публичным договор личного страхования и ряд договоров обязательного страхования специальными нормами закона? Раз все виды договоров страхования имеют публичный характер, то совершенно очевидно, что указанные нормы закона становится совершенно излишними. Кроме того, не может не вызывать возражений то обстоятельство, что с помощью вывода о публичности договора страхования каско транспортного средства суд фактически преодолел те ограничения по территории страхования, которые предусмотрены этим договором. Тем самым ломается веками складывавшийся механизм регулирования страховых отношений.
До 1 июня 2015 года подобная позиция суда могла бы привести к тяжелейшим финансовым последствиям для страховых организаций. Во-первых, она означала бы, что страховщики обязаны заключать договоры страхования каско с любыми лицами, в том числе заведомыми страховыми мошенниками (пойманными за руку самими страховщиками или ранее осужденными за подобные преступления). Мало того, что это отступление от принципа фидуциарности страховых отношений, основанных на договорах добровольного страхования, это ещё и существенно более высокий страховой риск, я бы даже сказал, неприемлемый для страховых организаций. Во-вторых, это фактически обязывало бы страховые компании принимать на страхование любые транспортные средства, в том числе и те, от страхования которых они традиционно отказываются (транспортные средства старше определенного возраста, транспортные средства, которые имеют высокий риск угона, технически неисправные транспортные средства и т.д.). Все это в совокупности привело бы к значительному росту убыточности данного вида страхования, и, соответственно, к адекватному увеличению страховых тарифов.
Существует ещё одна проблема сугубо юридического характера – далеко не все договоры страхования каско транспортных средств могут быть публичными в принципе. Дело в том, что общества взаимного страхования, представляющие собой разновидность потребительских кооперативов (подп. 1 п. 3 ст. 50 ГК РФ), являются некоммерческими организациями и не могут заниматься предпринимательской деятельностью или деятельностью, приносящей доход в сфере страхования. Следовательно, заключаемые ими договоры страхования каско транспортных средств ни при каких условиях не могут квалифицироваться в качестве публичных. Правда в рамках взаимного страхования и не требуются дополнительные меры по защите прав и законных интересов страхователей.
В настоящее время страховые организации, не нарушая требований ст. 426 ГК РФ, имеют возможность избежать неблагоприятных для себя последствий такой позиции Верховного суда РФ. Достаточно более дифференцированно определить категории потребителей и предусмотреть для них разные условия страхования. Если для лиц, известных как страховые мошенники, страховщики введут страховые тарифы, которые в разы будут превышать обычные для этого вида страхования тарифы, то любой мошенник сто раз задумается, надо ли платить сотни тысяч рублей за страховой полис? Если страхование старого автомобиля будет стоить примерно столько же, сколько и сама такая машина, то вряд ли их владельцы будут выстраиваться в очередь за страховыми полисами.
Тем не менее, сказанное выше также говорит о необходимости дальнейшего совершенствования норм ст. 426 ГК РФ, чтобы закрыть пробелы, которые, пожалуй, наиболее ярко проявляются именно в сфере страхования.
Сергей Дедиков
Продолжение следует в частях 2 и 3
Опубликовано в журнале «Хозяйство и право», № 8 (487), 2017
[1] Витрянский В.В. Реформа российского гражданского законодательства: промежуточные итоги. М., 2016. С. 57.
[2] См. Гражданский кодекс Российской Федерации: Постатейный комментарий к главам 1, 2, 3. Под ред. П.В. Крашенинникова. М., 2013. С. 25 (автор комментария Коновалов А.В.).
[3] См. Харсеева В.Л. Понятие и содержание принципа добросовестности в гражданском праве//Общество, политика, экономика, право, 2013, № 4. С. 123.
[4] Рыженков А.Я. Принцип добросовестности в обновленном гражданском законодательстве//Пробелы в российском законодательстве. Юридический журнал. 2013, № 3. С. 68.
[5] Дроздова Т.Ю. Добросовестность в российском гражданском праве. Автореф. дисс…. канд. юрид. наук. Иркутск, 2004. С. 19.
[6] Богданова Е.Е. Принцип добросовестности в договорных отношениях в российском и зарубежном праве//Актуальные проблемы российского права. 2014, № 7. С. 1365.
[7] Каширин И.О. Публичный договор как элемент защиты слабой стороны//Юридическая наука. 2012, № 1. С. 50.
[8] См. Иеринг фон Р. Цель в праве. СПб., 1881. С. 112.
[9] Капица Л.С., Бушков Д.В. Публичный договор и договор присоединения: тождественность и судебная практика//Бизнес в законе. Экономико-юридический журнал. 2014, № 5. С. 127.
[10] См., например, Кабалкин А., Санникова Л. Договор проката//Рос. Юстиция. 2000, № 6. С. 16; Гражданское право: в 2 т.: учеб. Том II, полут. I/отв. Ред. Е.А. Суханов. М., 2000. С. 450; Романец Ю.В. Система договоров в гражданском праве России. М., 2001. С. 154.
[11] См., например, Сейнароев Б.М., Договор энергоснабжения//Вестник ВАС РФ. 2000, № 6. 133-134; Гражданское право: учеб. Том II, полут. 2/отв. ред. Е.А. Суханов. М., 2000. С. 66.
[12] Пандерин Ф.В., Ломбаев Н.И. Публичный договор в системе договоров о передаче имущества//Наука и современность. 2016, № 45. С. 210.
Необходимо отметить, что вопросы применения новелл ГК РФ в страховых отношениях носят достаточно актуальный характер. Это обусловлено в частности тем, что в страховом праве раньше уже существовали нормы, по крайней мере, схожие с отдельными новеллами гражданского права, в связи с чем важно понять, как они будут применяться с учетом новых законоположений. Некоторые новации создают новые возможности для участников страховых правоотношений, позволяют выйти из тупиков, существовавших в течение почти двух десятилетий. Отдельные новеллы создают для страховщиков более серьезные угрозы для их финансовой устойчивости и платежеспособности по сравнению с другими областями хозяйственного оборота. Есть и такие новые нормы ГК РФ, которые могут спровоцировать усиление конфронтации между, по крайней мере, отдельными страховыми организациями и их клиентами.
Принцип добросовестности
Федеральный закон от 30.12.2012 г. № 302-ФЗ «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее – Закон № 302-ФЗ) ввел в ГК РФ ряд новых норм, которые призваны усилить принцип добросовестности в гражданско-правовых отношениях. Эти изменения вступили в действие с 1 марта 2013 года. Нет сомнений в том, что эти законодательные новеллы оказывают положительное влияние на состояние гражданского оборота и защиту прав и охраняемых законом интересов его участников.
Принцип добросовестности носит системный и фундаментальный характер. Он неразрывно связан с законодательным запретом на извлечение выгод и/или преимуществ из незаконного или недобросовестного поведения. Так, В.В. Витрянский указывает: «Развитию данного принципа и обеспечению его действия в реальном гражданско-правовом обороте призвано служить и другое новое законоположение о том, что «никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения»[1].
А.В. Коновалов подчеркивает и его тесную связку с принципом диспозитивности гражданско-правового регулирования, согласно которому участники гражданского оборота приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе[2]. Данный принцип выступает своеобразным балансом принципов свободы договора и автономии воли. В частности, в пп. 3 и 4 ст. 1 ГК РФ закреплено, что при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно. В.Л. Харсеева отмечает связь принципа добросовестности с принципом разумности и справедливости[3].
Внесены изменения и в ст. 10 ГК РФ, где пределы осуществления гражданских прав существенно конкретизированы, а запрет расширен и на обход закона как наиболее серьезной формы злоупотребления правом. Определено понятие «злоупотребление правом», в связи с этим формы злоупотребления правом стали более определенными и имеют соответствующие квалифицирующие признаки. При этом одной из таких форм являются «действия в обход закона с противоправной целью» — наименее очевидная с точки зрения точности квалификации правовая категория. Закреплен критерий добросовестности и договорном праве, о чем будет сказано ниже.
Таким образом, в настоящее время принцип добросовестности в полной мере приобрел статус одного из основных начал гражданского права. Он распространяется на действия участников гражданского оборота при установлении прав и обязанностей, осуществлении прав и исполнении обязанностей, а также при защите прав.
Важно подчеркнуть, что закон закрепил презумпцию добросовестности, и это означает, что доказывать недобросовестность субъекта гражданско-правовых отношений должен тот, кто на нее ссылается.
Вместе с тем, следует констатировать, что отсутствие легального определения и критериев добросовестности не только влечет необходимость толкования это принципа, внося в его применение существенный элемент субъективного усмотрения, но и создает предпосылки для неоправданного расширения вариативности судебных решений по делам, где поднимается вопрос недобросовестности того или иного участника хозяйственного оборота.
А.Я. Рыженков обоснованно подчеркивает: «Закрепление добросовестности в тексте закона придает ей легитимный статус правового принципа… Тем не менее, как показывает анализ, поле смыслов, которые могут быть обнаружены в данном понятии, чрезвычайно широко, и, следовательно, продолжает сохраняться высокая степень вариативности в толковании предписаний закона, связанных с добросовестностью»[4].
Надо прямо сказать, что закрепление принципа добросовестности на законодательном уровне поначалу способствовало появлению у некоторых специалистов страховых организаций надежды на то, что это позволит переломить практику судов, которые своими решениями фактически дезавуировали норму п. 3 ст. 944 ГК РФ, дающую право страховщикам ставить вопрос о признании договора страхования недействительным, если страхователь при заключении сделки предоставил им заведомо ложные сведения о существенных обстоятельствах страхования. Однако судебная практика последних трех лет данные ожидания не оправдала.
На самом деле, и не могла оправдать, потому что в ст.ст. 944 и 959 ГК РФ давно уже был закреплен принцип формально более высокого порядка – принцип наивысшей добросовестности, в силу которого страхователь обязан предоставлять страховщику при заключении страхового договора все известные страхователю сведения о существенных обстоятельствах страхования, а в период действия договора – незамедлительно уведомлять контрагента об увеличении страхового риска. Хотя п. 1 постановления Пленума Верховного суда РФ от 23.06.2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», в котором понятие добросовестности раскрывается как поведение, ожидаемое от любого участника гражданского оборота, учитывающее права и законные интересы другой стороны, содействующего ей, в том числе в получении необходимой информации, фактически приравнивает принцип добросовестности к принципу наивысшей добросовестности в том его варианте, как он закреплен в гл. 48 ГК РФ, есть и более жесткий для страхователя вариант, предусмотренный в гл. XV «Страхование» Кодекса торгового мореплавания РФ, а также нередко применяемый в договорах перестрахования. Отличие этого варианта принципа от того варианта, который раскрыт в п. 1 ст. 944 ГК РФ, состоит в том, что он предусматривает обязанность страхователя по предоставлению страховщику не только известной страхователю информации, но и той информации, которая ему не известна, но должна была быть известна, как добросовестному и ответственному участнику гражданского оборота.
Если суды фактически игнорируют принцип более высокого порядка, то понятно, что появление в законе более общего, но менее сильного принципа их позицию изменить не было способно.
В то же время, новые тенденции в гражданском праве безусловно оказывают и чем далее, тем в большей степени, будут оказывать воздействие на характер страховых правоотношений. При этом есть все основания для вывода о том, что принцип добросовестности в рамках судебной практики все чаще и во все большем объёме будет обращаться против недобросовестных страховщиков, как сильнейшей стороны страховой сделки.
«Добросовестность в объективном смысле, - пишет Т.Ю. Дроздова, - выступает как принцип гражданского права, действие которого проявляется при возникновении и осуществлении гражданских прав и обязанностей и направлено на достижение равновесия интересов между субъектами отношений»[5]. Е.Е. Богданова считает, что «одним из критериев добросовестного поведения является учет законных интересов и разумных потребностей контрагента»[6].
В чем может выражаться нарушение принципа добросовестности со стороны страховой организации? Прежде всего, в выстраивании такой конструкции договора страхования, которая предоставляет односторонние выгоды и преимущества страховщику. Самый яркий пример – всего три года назад начала действовать новая редакция п. 4 ст. 10 Закона РФ от 27.11.1992 г. N 4015-1 «Об организации страхового дела в Российской Федерации» (далее – Закон о страховании), согласно которой одной из форм выплаты страхового возмещения была введена организация и оплата ремонта поврежденного имущества, а сегодня уже практически все страховщики по договорам страхования каско заменили выплату страхового возмещения в денежной форме на ремонт, даже если страхователь или выгодоприобретатель на это не согласны. Недобросовестность страховщика может выражаться также в том, что при так называемом разъяснении условий страхования представители страховщика в виде общего правила ничего не говорят страхователю по позициям, которые направлены против интересов страхователя. Она может проявляться и в необоснованном отказе в страховой выплате, в затягивании выплаты и т.д.
Если будет установлено недобросовестное поведение одной из сторон, суд в зависимости от обстоятельств дела и с учетом характера и последствий такого поведения отказывает в защите принадлежащего ей права полностью или частично, а также применяет иные меры, обеспечивающие защиту интересов добросовестной стороны или третьих лиц от недобросовестного поведения другой стороны.
В свете разъяснений указанного выше Пленума Верховного суда РФ среди специалистов страховых организаций одно время обсуждался вопрос о том, чтобы в правилах страхования недобросовестное поведение страхователя (выгодоприобретателя), когда тот представляет страховщику фальсифицированные документы или иные не соответствующие действительности доказательства, касающиеся требований о страховой выплате, рассматривать как ещё одно основание для отказа в такой выплате.
Однако смысла в этом нет, поскольку в этой ситуации речь идет о недоказанных требованиях, которые просто в силу этого обстоятельства не подлежат удовлетворению.
Публичные договоры страхования
Институт публичных договоров играет всё большую роль в гражданском обороте. Это обусловлено тем, что они представляют собой один из самых эффективных инструментов защиты прав и законных интересов слабейшей стороны в разнообразных гражданско-правовых отношениях. «Цель публичного договора, - подчеркивает И.О. Каширин, - защита «слабой» стороны в договоре (потребителя) и установление в экономическом правоотношении фактического, а не юридического равенства сторон»[7].
Публичные договоры в сфере страхования играют заметную роль, поскольку ряд законодательных актов, регулирующих различные виды договоров страхования, предусматривают их публичный характер. Так, абз. 2 п. 1 ст. 927 ГК РФ определяет в качестве публичных все договоры личного страхования. Согласно абз. 8 ст. 1 Федерального закона от 25.04.2002 N 40-ФЗ «Об обязательном страховании гражданской ответственности владельцев транспортных средств» (далее – ОСАГО) публичным является также самый массовый вид страховых договоров – договор ОСАГО.
В соответствии с п. 3 ст. 7 Федерального закона от 14.06.2012 N 67-ФЗ «Об обязательном страховании гражданской ответственности перевозчика за причинение вреда жизни, здоровью, имуществу пассажиров и о порядке возмещения такого вреда, причиненного при перевозках пассажиров метрополитеном» соответствующий страховой договор также определен как публичный.
С 1 августа 2014 года вступила в силу ст. 15.34.1 Кодекса РФ об административных правонарушениях от 30.12.2001 г. N 195-ФЗ, которой установлена ответственность страховых организаций в размере от 100 тысяч до 300 тысяч рублей и ответственность их должностных лиц в размере от 20 тысяч до 50 тысяч рублей за необоснованный отказ страховой организации от заключения публичных договоров, предусмотренных федеральными законами о конкретных видах обязательного страхования, либо навязывание страхователю или имеющему намерение заключить такой договор лицу дополнительных услуг, не обусловленных требованиями федерального закона о конкретном виде обязательного страхования. Однако данная новелла ситуацию коренным образом не исправила. В частности, ни в одни правила личного страхования не были внесены изменения в части круга лиц, с которыми могут заключаться подобные договоры. Практика необоснованного отказа в заключении договоров ОСАГО или навязывания дополнительных услуг при их совершении продолжает носить массовый характер.
Так, многие страховые компании, занимающиеся ОСАГО, в ряде так называемых неблагополучных регионов (регионов, где убыточность данного вида страхования приближается или уже превышает 100% собираемой страховщиками страховой премии) делают все возможное, чтобы уклоняться от совершения соответствующих страховых сделок либо навязывают дополнительные страховые услуги. Во всех правилах личного страхования до сих пор присутствуют положения о том, что не подлежат страхованию престарелые граждане, инвалиды и тяжелобольные люди.
Между тем, как известно, в соответствии с п. 1 ст. 426 ГК РФ публичным договором признается договор, заключенный лицом, осуществляющим предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, и устанавливающий его обязанности по продаже товаров, выполнению работ либо оказанию услуг, которые такое лицо по характеру своей деятельности должно осуществлять в отношении каждого, кто к нему обратится (выделено – Дедиковым С.В.).
Ещё в XIX веке известный немецкий юрист Р. Фон Иеринг раскрывал смысл публичного характера договора указанием на то, что деловой человек определенного рода занятий является связанным и не может быть освобожден от тех притязаний, на которые он дал право обществу, заявив о своем социальном призвании[8]. Кроме того, лицо, осуществляющее предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, не вправе оказывать предпочтение одному лицу перед другим лицом в отношении заключения публичного договора, за исключением случаев, предусмотренных законом или иными правовыми актами. В сфере страхования таких законов и нормативных актов пока нет.
Отказ лица, осуществляющего предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, от заключения публичного договора при наличии возможности предоставить потребителю соответствующие товары, услуги, выполнить для него соответствующие работы не допускается (п. 3 ст. 426 ГК РФ).
Есть только два обстоятельства, которые могут оправдать отказ страховщика от заключения договора личного страхования:
- отсутствие лицензии на соответствующий вид страховой деятельности,
- нарушение маржи платежеспособности, то есть предусмотренного нормативными актами органа страхового надзора соотношения между размером капитала страховщика и объемом собранной им страховой премии.
Отсутствие лицензии на страхование жизни или добровольное личное страхование за исключением страхования жизни означает, что страховая организация не обладает специальной правоспособностью на заключение этих договоров. Между тем в силу ст. 938 ГК РФ в качестве страховщиков договоры страхования могут заключать юридические лица, имеющие разрешения (лицензии) на осуществление страхования соответствующего вида.
Кстати, данная норма уже устарела по сравнению с новыми подходами, реализованными в Законе о страховании, который с 21 января 2014 года предусматривает выдачу лицензий на виды страховой деятельности, а не на виды страхования.
Нарушение требований о марже платежеспособности свидетельствует о том, что страховщик находится в опасной зоне с точки зрения финансовой устойчивости, поэтому нельзя принуждать страховую организацию действовать вопреки ограничениям, направленным на защиту публичных интересов, ведь иначе страховщик может утратить способность выполнить свои обязательства перед всеми страхователями, с которыми он заключил договоры страхования.
Следовательно, условия стандартных правил личного страхования, исключающие возможность совершения сделки с инвалидами и престарелыми лицами, противоречат федеральному закону, и по этой причине являются недействительными. Иначе говоря, законных оснований для отказа в оказании услуг по личному страхованию инвалидам, тяжело больным и престарелым лицам, как я полагаю, не существует.
Ранее п. 2 ст. 426 ГК РФ также требовал установления одинаковых цены и иных условий договоров для всех потребителей, за исключением случаев, когда законом и иными правовыми актами допускается предоставление льгот для отдельных категорий потребителей.
Это положение в корне противоречило экономической природе страхования, поскольку означало, что страховая защита объективно разных степеней страхового риска должна оплачиваться одинаково. Если бы страховщики по договорам личного страхования попытались бы ввести единый тариф для любых категорий застрахованных лиц, то это привело бы к тому, что по договорам в отношении молодых и здоровых граждан была бы значительная переплата страховой премии, а в отношении пожилых и больных – явная недоплата. Иными словами, подобный страховой продукт не только грубо нарушал бы такие краеугольные в гражданском обороте принципы справедливости и эквивалентности, но и самое главное не мог бы пользоваться каким-либо спросом, учитывая, что такое страхование даже сейчас, когда тарифы в целом соответствуют степени риска, развивается очень медленно.
В сфере ОСАГО федеральный закон установил различные базовые ставки для разных категорий транспортных средств, то есть опосредованно для разных категорий лиц, а также повышающие и понижающие коэффициенты. Схожий подход имеет место и в других видах обязательного страхования.
Но с 1 июня 2015 года в ст. 426 ГК РФ включен п. 2 в новой редакции, в котором предусматривается, что в публичном договоре цена товаров, работ или услуг должна быть одинаковой для потребителей соответствующей категории. Фактически здесь реализована концепция публичного договора как публичной оферты – он должен заключаться на тех условиях, которые объявлены для соответствующей категории потребителей. Эта новелла дает возможность страховым организациям наконец без нарушения закона привести условия договоров личного страхования в соответствие с экономической природой страхования, определив разные тарифы для разных категорий застрахованных лиц. Проблема, однако, заключается в том, что ни одна страховая компания пока этого не сделала – правила страхования по-прежнему исключают страхование престарелых, инвалидов и тяжело больных граждан. Будем надеяться, что наконец-то орган страхового надзора начнет требовать от страховщиков приведения правил личного страхования в соответствие с законом.
В теории и практике возник вопрос о том, распространяется режим публичного договора только на потребителей-граждан или и на юридических лиц тоже, в частности это касается договоров со страхователями - юридическими лицами. В ст. 426 ГК РФ фактически под «потребителем» понимается, в том числе, юридическое лицо. Данный термин упоминается в п.п. 2 и 3 этой статьи.
В первом же пункте речь идет о «лице» или «каждом», обратившемся в коммерческую организацию. Понятие «каждый» уже было истолковано в конституционном судопроизводстве как относящееся и к физическим, и к юридическим лицам.
Что касается своевременного совершения публичного договора ОСАГО и со всеми желающими, то пока все усилия государства обеспечить это на практике успехом не увенчались. Понятно, что здесь есть экономическая составляющая – по мнению страховщиков, страховые тарифы по этому виду обязательного страхования устарели и не позволяют вести эту деятельность с необходимой рентабельностью во всех регионах страны. С правовой же точки зрения выбрано явно не самое эффективное направление – увеличение штрафов и применения иных административных санкций явно не дает желаемого результата: отказы в заключении договоров обязательного страхования продолжают носить достаточно массовый характер в тех регионах, которые являются лидерами по выплатам на основании договоров обязательного страхования.
Закон (абз. 2 п. 3 ст. 426 ГК РФ) предусматривает, что при необоснованном уклонении лица, осуществляющего предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, от заключения публичного договора применяются положения, предусмотренные п. 4 ст. 445 Кодекса. Если сторона, для которой в соответствии с ГК РФ или иными законами заключение договора обязательно, уклоняется от его заключения, другая сторона вправе обратиться в суд с требованием о понуждении заключить договор. В этом случае договор считается заключенным на условиях, указанных в решении суда, с момента вступления в законную силу соответствующего решения суда. В то же время совершенно очевидно, что данная норма не будет применяться в сфере ОСАГО по той причине, что судебные процедуры очень длительные, а людям и организациям необходимо иметь полис обязательного страхования для пользования транспортными средствами здесь и сейчас. Во всяком случае, мне не известны случаи обращения автовладельцев в суды с требованием о понуждении заключить договор ОСАГО.
На мой взгляд, такая мера воздействия на недобросовестных участников гражданского оборота, которая установлена в п. 4 ст. 445 ГК РФ явно недостаточна. Она может применяться, когда речь идет о договорах, с заключением которых можно подождать. Для неотложных ситуаций требуются иные механизмы.
Ранее я предложил исходить из того, что необходимо создать такие условия, когда бы страховщики не могли вопреки положениям закона отказывать в совершении публичных договоров обязательного страхования. Суть моего предложения сводится к тому, чтобы при поступлении страховщику заявления автовладельца или иного заинтересованного лица о приобретении полиса ОСАГО и отказе того от заключения договора по любой причине договор считался состоявшимся. В такой ситуации проблемы стали бы возникать не у потребителей страховых услуг, а у недобросовестных страховых организаций, поскольку они несли бы на себя обязательства по выплате страхового возмещения при наступлении страхового случая, но при этом страховую премию не получали бы. Страховщикам пришлось бы самим решать эту проблему, вступая в контакт со страхователями или даже обращаясь в суд, а это все дополнительные расходы.
Сторонники формального подхода могут заявить, что такой вариант не может иметь место в принципе, так как противоречит фундаментальным началам договорного права.
Уверен, что это не так. Страховщик, имеющий лицензию на осуществление ОСАГО, не может в силу императивной нормы закона отказать в совершении данной страховой сделки. Его волеизъявление на заключение любого и каждого договора обязательного страхования сделано заранее, когда он получает лицензию на этот вид страхования. Следовательно, для заключения договора ОСАГО требуется лишь волеизъявление страхователя, а все существенные и абсолютное большинство других условий страховой сделки четко и однозначно предписаны соответствующим федеральным законом и нормативными актами Банка России. Индивидуальные условия такого договора (указание иных лиц, допущенных к управлению транспортным средством (застрахованных лиц), условия об ограниченном использовании транспортного средства), целиком и полностью зависят от волеизъявления именно страхователя. Поэтому, если соответствующие позиции будут присутствовать в заявлении о страховании, то и они фактически будут согласованы. При таком сценарии автовладелец не будет иметь полиса ОСАГО, подтверждающего главным образом перед сотрудниками ГИБДД наличие у водителя договора обязательного страхования. Полагаю, что путем расширительного толкования можно было бы признавать заявление об обязательном страховании как доказательство заключения договора обязательного страхования. Естественно, такое заявление должно иметь доказательственный характер, то есть иметь отметку страховой организации о получении заявления или к нему должно прилагаться уведомление почты о вручении заявления страховщику.
Такая позиция относительно публичных договоров находит поддержку в доктрине гражданского права. «В соответствии с требования закона, - указывают Л.С. Капица и Д.В. Бушков, - публичный договор считается заключенным вне зависимости от соблюдения формальных условий его заключения (подписи потребителя). Моментом его заключения является момент, когда потребитель совершил любые действия [свидетельствующие] о принятии им предложенных условий»[9].
Думаю, что это лучше той практики, которая сейчас складывается в отдельных регионах, где сотрудники ГИБДД, входя в положение автовладельцев, объективно не имеющих возможности приобрести полис ОСАГО, вообще не проверяют наличие таких документов.
Норма п. 3 ст. 426 ГК РФ снимает остроту с ещё одной проблемы. Сначала несколько слов о существующих в этом вопросе подходах. Ученые разделились на два лагеря. Одни авторы считают, что публичным договор является только в том случае, когда таковым он прямо назван в законе[10]. Я придерживаюсь такой же позиции, так как любой публичный договор влечет ограничение права свободы договора для лица, продающего соответствующие товары, предоставляющего конкретные услуги или производящего определенные работы. Между тем, как известно, в силу п. 3 ст. 55 Конституции РФ права могут ограничиваться лишь на основании федерального закона.
Есть и иная точка зрения, согласно которой публичный характер договора может устанавливаться на основании анализа соответствия конкретного вида договора признакам публичных договоров, закрепленным в ст. 426 ГК РФ[11]. Например, Ф.В. Пандерин и Н.И. Ломбаев прямо констатируют, что «перечень публичных договоров можно считать открытым, т.к. в том же п. 1 ст. 426 ГК РФ содержится лишь примерный перечень подобных договоров…»[12].
Такой подход воспринят и Верховным судом РФ. Так, в определении судебной коллегии Верховного суда РФ от 03.02.2015 г. N 32-КГ14-17 квалифицирован как публичный договор страхования каско транспортного средства. Это, конечно, более чем спорное решение, поскольку с помощью тех доводов, которые приведены судебной коллегией в её акте в обоснование публичного характера указанного вида страхового договора, могут с тем же успехом быть использованы для обоснования вывода о публичности любого другого вида имущественного страхования. Тогда, как минимум, возникает сакраментальный вопрос, а с какой целью федеральный законодатель признал публичным договор личного страхования и ряд договоров обязательного страхования специальными нормами закона? Раз все виды договоров страхования имеют публичный характер, то совершенно очевидно, что указанные нормы закона становится совершенно излишними. Кроме того, не может не вызывать возражений то обстоятельство, что с помощью вывода о публичности договора страхования каско транспортного средства суд фактически преодолел те ограничения по территории страхования, которые предусмотрены этим договором. Тем самым ломается веками складывавшийся механизм регулирования страховых отношений.
До 1 июня 2015 года подобная позиция суда могла бы привести к тяжелейшим финансовым последствиям для страховых организаций. Во-первых, она означала бы, что страховщики обязаны заключать договоры страхования каско с любыми лицами, в том числе заведомыми страховыми мошенниками (пойманными за руку самими страховщиками или ранее осужденными за подобные преступления). Мало того, что это отступление от принципа фидуциарности страховых отношений, основанных на договорах добровольного страхования, это ещё и существенно более высокий страховой риск, я бы даже сказал, неприемлемый для страховых организаций. Во-вторых, это фактически обязывало бы страховые компании принимать на страхование любые транспортные средства, в том числе и те, от страхования которых они традиционно отказываются (транспортные средства старше определенного возраста, транспортные средства, которые имеют высокий риск угона, технически неисправные транспортные средства и т.д.). Все это в совокупности привело бы к значительному росту убыточности данного вида страхования, и, соответственно, к адекватному увеличению страховых тарифов.
Существует ещё одна проблема сугубо юридического характера – далеко не все договоры страхования каско транспортных средств могут быть публичными в принципе. Дело в том, что общества взаимного страхования, представляющие собой разновидность потребительских кооперативов (подп. 1 п. 3 ст. 50 ГК РФ), являются некоммерческими организациями и не могут заниматься предпринимательской деятельностью или деятельностью, приносящей доход в сфере страхования. Следовательно, заключаемые ими договоры страхования каско транспортных средств ни при каких условиях не могут квалифицироваться в качестве публичных. Правда в рамках взаимного страхования и не требуются дополнительные меры по защите прав и законных интересов страхователей.
В настоящее время страховые организации, не нарушая требований ст. 426 ГК РФ, имеют возможность избежать неблагоприятных для себя последствий такой позиции Верховного суда РФ. Достаточно более дифференцированно определить категории потребителей и предусмотреть для них разные условия страхования. Если для лиц, известных как страховые мошенники, страховщики введут страховые тарифы, которые в разы будут превышать обычные для этого вида страхования тарифы, то любой мошенник сто раз задумается, надо ли платить сотни тысяч рублей за страховой полис? Если страхование старого автомобиля будет стоить примерно столько же, сколько и сама такая машина, то вряд ли их владельцы будут выстраиваться в очередь за страховыми полисами.
Тем не менее, сказанное выше также говорит о необходимости дальнейшего совершенствования норм ст. 426 ГК РФ, чтобы закрыть пробелы, которые, пожалуй, наиболее ярко проявляются именно в сфере страхования.
Сергей Дедиков
Продолжение следует в частях 2 и 3
Опубликовано в журнале «Хозяйство и право», № 8 (487), 2017
[1] Витрянский В.В. Реформа российского гражданского законодательства: промежуточные итоги. М., 2016. С. 57.
[2] См. Гражданский кодекс Российской Федерации: Постатейный комментарий к главам 1, 2, 3. Под ред. П.В. Крашенинникова. М., 2013. С. 25 (автор комментария Коновалов А.В.).
[3] См. Харсеева В.Л. Понятие и содержание принципа добросовестности в гражданском праве//Общество, политика, экономика, право, 2013, № 4. С. 123.
[4] Рыженков А.Я. Принцип добросовестности в обновленном гражданском законодательстве//Пробелы в российском законодательстве. Юридический журнал. 2013, № 3. С. 68.
[5] Дроздова Т.Ю. Добросовестность в российском гражданском праве. Автореф. дисс…. канд. юрид. наук. Иркутск, 2004. С. 19.
[6] Богданова Е.Е. Принцип добросовестности в договорных отношениях в российском и зарубежном праве//Актуальные проблемы российского права. 2014, № 7. С. 1365.
[7] Каширин И.О. Публичный договор как элемент защиты слабой стороны//Юридическая наука. 2012, № 1. С. 50.
[8] См. Иеринг фон Р. Цель в праве. СПб., 1881. С. 112.
[9] Капица Л.С., Бушков Д.В. Публичный договор и договор присоединения: тождественность и судебная практика//Бизнес в законе. Экономико-юридический журнал. 2014, № 5. С. 127.
[10] См., например, Кабалкин А., Санникова Л. Договор проката//Рос. Юстиция. 2000, № 6. С. 16; Гражданское право: в 2 т.: учеб. Том II, полут. I/отв. Ред. Е.А. Суханов. М., 2000. С. 450; Романец Ю.В. Система договоров в гражданском праве России. М., 2001. С. 154.
[11] См., например, Сейнароев Б.М., Договор энергоснабжения//Вестник ВАС РФ. 2000, № 6. 133-134; Гражданское право: учеб. Том II, полут. 2/отв. ред. Е.А. Суханов. М., 2000. С. 66.
[12] Пандерин Ф.В., Ломбаев Н.И. Публичный договор в системе договоров о передаче имущества//Наука и современность. 2016, № 45. С. 210.